Возрастание роли народных масс в истории

Из журнала «Вопросы философии» № 4, 1954 г., стр. 14-28

Возрастание роли народных масс в истории

Б. Ф. Поршнев

Реакционные буржуазные историки и социологи объявляют трудя­щихся носителями духа косности или разрушения в отличие от творческой «элиты» — господствующих классов и выдающихся личностей. Мар­ксизм-ленинизм учит, что трудящиеся массы — главная созидательная, творческая сила исторического процесса.

I

Теоретическая разработка вопроса о роли народных масс в обще­ственной жизни является сейчас одной из главных задач исторического материализма. Ошибки, мешающие в полной мере показать роль народа как творца истории, имеют различный характер: преувеличение роли отдельных исторических личностей, идеализация роли господствующих эксплуататорских классов и т. п.

Противоречит ли существование объективных экономических законов творческой роли масс в истории? Отнюдь нет! Марксизм, как отмечал В. И. Ленин, отличается замечательным соединением научного анализа объективного закономерного процесса общественного развития с самым решительным признанием революционной энергии, революционного твор­чества, революционной инициативы масс[1].

Когда мы говорим, что законы развития общества существуют неза­висимо от сознания и воли людей, мы подчеркиваем этим объективность данных законов, то есть, что они, как и все другие законы материального мира, существуют независимо от того, познаны они людьми или нет. Но в отличие от законов природы общественные законы осуществляются не иначе, как посредством деятельности людей, а поэтому предполагают их энергию, творчество, инициативу. Больше того, экономические законы не просто используются теми людьми, классами, материальным интере­сам которых они соответствуют и благоприятствуют, а реализуются в борьбе между людьми, в антагонистических обществах — в классовой борьбе. Ведь всякий данный способ производства материальных благ таит в себе те или иные противоречия, а также тенденции дальнейшего развития. На этой материальной основе складывается разноречивость действий людей в общественной жизни, возникает столкновение их инте­ресов и преследуемых ими целей. В своей деятельности и борьбе люди опираются на экономические законы, на различные стороны того или иного закона, на сталкивающиеся друг с другом или сменяющие друг друга разные экономические законы.

«Народ — творец истории». Это общее положение исторического ма­териализма относится ко всем временам и эпохам. Но творческая роль народа проявлялась не одинаково в разные исторические эпохи.

При социализме народ творит историю непосредственно и созна­тельно. Характер социалистической собственности, общенародной или колхозно-кооперативной, обусловливает непосредственное участие широ­чайших масс… страны во всей ее жизни, во всем ее развитии — экономическом, политическом, культурном. Социалистический способ произ­водства открывает простор для трудовой и хозяйственной инициативы трудящихся, для их активного воздействия на жизнь страны. До социа­лизма трудящиеся были лишены этих возможностей. «Заведовало» обще­ственной жизнью не трудящееся большинство, а эксплуататорское мень­шинство.

Досоциалистические способы производства открывали, однако, не­одинаковые возможности для борьбы народных масс. Возможности ра­бочего класса при капитализме неизмеримо шире, чем крепостного кре­стьянства при феодализме, что обусловлено именно способом производства.

В. И. Ленин в брошюре «Великий почин» подчеркивал, что созна­тельная социалистическая дисциплина труда, противоположная капита­листической дисциплине голода, «вырастает из материальных условий крупного капиталистического производства… А носителем этих матери­альных условий или проводником их является определенный историче­ский класс, созданный, организованный, сплоченный, обученный, просве­щенный, закаленный крупным капитализмом. Этот класс — пролетариат»[2]. Роль рабочего класса как созидателя социалисти­ческого строя подготовлена всей историей его борьбы в условиях капи­тализма, где крупный, общественный характер производства сплачивает его в массовую силу, действующую сначала в масштабах фабрики или завода, затем в масштабах отрасли производства, наконец, на широкой общенациональной и интернациональной арене политической борьбы во главе всех остальных трудящихся.

Этих возможностей не было у народных масс при феодально-кре­постническом строе, так как основой его было не крупное производство, а мелкое. Разобщенные мелкие хозяйства не сплачивали народную массу, а порождали в крестьянских движениях феодальной эпохи разрознен­ность, местную ограниченность, разновременность выступлений — все то, чем умело пользовался господствовавший класс для подавления этих движений.

Но все же объективные условия для успешных прямых действий на­родных масс при феодализме были неизмеримо большими, нежели при рабовладельческом способе производства. Как ни разрозненны были кре­стьяне, они жили и трудились на своей родине, говорили на одном языке; общины, деревни, села если и не находились в прямой экономической связи, то их все же объединяла солидарность интересов в борьбе против общего господина, а так как тот входил в «ассоциацию» феодалов, на­правленную против крестьян, то, следовательно, и против соседних фео­далов, против вышестоящих сеньоров и т. д. В поисках сплачивающих центров крестьяне тяготели в своих выступлениях к городам, искали союза с трудящейся городской беднотой. Развитие товарного производства, об­служивавшего феодализм, подготавливало связи обширных сельских округов с городами. Некоторая степень общности языка, общность терри­торий (сложившиеся задолго до появления наций), общность политиче­ского врага приводили уже в недрах средневековья к тому, что подчас лавина крестьянского движения катилась по стране из края в край, пере­хлестывая через барьеры феодальной раздробленности, которые в глазах господствующего феодального класса и правительственного аппарата были еще неприкосновенными и непреодолимыми. Так, еще в середине XIII века крестьяне, восставшие в Северной Франции, в Пикардии, про­шли, увлекая за собой новые и новые массы, до юга страны — до берега Средиземного моря, пересекши разные герцогства и графства, из которых состояла тогда Франция, побывав во многих городах, включая Париж. Это событие («восстание пастушков»), кстати, послужило одним из серьезных толчков к укреплению феодальной монархии, к усилению цен­трализации и объединению Франции при Людовике IX. Точно так же крестьянские отряды в Англии в XIV и XV веках двигались под руковод­ством Уота Тайлера и Джека Кэда через различные графства на Лондон. В шляхетской Речи Посполитой, где каждый магнат был королем в своих землях, крестьяне восставали с лозунгом «пойдем через всю Польшу». В лоскутной Германии уже в начале XVI века нити «Союза Башмака» распространялись на самые различные области страны, крестьянство тре­бовало единого государства, а во время Великой крестьянской войны 1525 года не только многие отряды переходили из одного княжества в другое, но в ландграфстве Штюлинген крестьяне поднялись на борьбу под черно-красно-золотым знаменем, символизировавшим тогда идею герман­ского единства, и разослали своих гонцов во все концы Германии с при­зывом повсюду поднять это знамя[3]. Даже отсутствие языковой общности не препятствовало порой отдельным струям кре­стьянского движения сливаться в общем потоке. Примером может слу­жить вовлечение народов Поволжья в восстания русского крестьянства под руководством Разина и Пугачева. Словом, при всей своей слабости сравнительно с движениями рабочего класса крестьянские движения в феодальную эпоху представляли все же огромную общественную силу, оказывавшую в некоторые моменты такое сильное непосредственное воз­действие на ход истории, какого не могли оказать движения рабов в ан­тичном мире.

Экономический строй рабовладельческого общества открывал еще меньше возможностей для сплоченного действия основной массы непо­средственных производителей — рабов. Рабы были оторваны от своей земли, от своих семей и племен, где они родились и выросли. В рабовла­дельческих латифундиях или рудниках они, правда, концентрировались в более или менее значительных количествах, но, будучи разноязыкими, разноплеменными, рабы с трудом могли сплотиться в крупную обществен­ную силу. И даже когда это имело место, как, например, в восстании Спартака, целью движения оказывалось стремление вырваться из рабо­владельческого государства, уйти на родину, вследствие чего возникали неизбежные распри по поводу того, в каком направлении уходить, что еще более ослабляло движение. Борьба же широких кругов свободного насе­ления в Греции или Риме за свои экономические и политические интересы редко сливалась с восстаниями рабов. Только в последние века Римской империи можно наблюдать ширящееся и длительное слияние движения рабов, колонов, свободных крестьян, например, в восстаниях «багаудов», что и придавало этим движениям характер огромной общественной силы, способствовавшей крушению Рима.

II

Уже эти наблюдения ведут к мысли, что ход всемирной истории от начала рабовладельческой эпохи до наших дней характеризуется законо­мерным возрастанием роли народных масс по мере перехода от одной общественной формации к другой.

В первую очередь мы видим коренное различие роли народных масс в антагонистических классовых обществах и при социализме.

Только в условиях социалистического общества, где нет частной соб­ственности на средства производства, трудящиеся принимают прямое, от­крытое и непосредственное, решающее участие в управлении государством и хозяйством, в развитии господствующей в обществе культуры. Только в этих условиях трудящиеся сами определяют свою судьбу. Напротив, в классово-антагонистических обществах, основанных на отделении трудя­щихся от средств производства, активность народных масс может непо­средственно воздействовать на ход истории преимущественно, лишь в пе­риоды революций, в мирное же время она нередко воздействует на ход истории только опосредованно.

Экономическое, политическое и идеологическое господство в антаго­нистических обществах всегда принадлежало эксплуататорским классам, подавлявшим народ и отстранявшим его от участия в управлении. Но изменения, происходившие в формах этого управления и господства, в социально-политическом устройстве, в праве, идеологии и культуре, могут быть объяснены только путем изучения экономического развития и обус­ловленной им борьбы народных масс против эксплуатации и угнетения. Ведь государство, право, идеология эксплуататорских классов, — словом, вся надстройка антагонистического общества, — имели своей главной функцией укрепление соответствующего базиса, следовательно, должны были перестраиваться с развитием сопротивления народных масс, при­спосабливаться к новому уровню, к новым конкретным формам этого со­противления, видоизменять и усложнять приемы политического и духов­ного порабощения трудящихся масс.

Буржуазная республика, например, была прогрессивной формой госу­дарства сравнительно с дворянско-абсолютистской монархией, хотя также была органом господствующего класса для удержания в узде трудящегося большинства общества. Она была найдена буржуазией как наиболее удоб­ная форма господства после того, как в горниле буржуазных революций XVII—XIX веков массы в какой-то мере научились политической самодеятельности, завоевали известную степень участия в политической борьбе, в борьбе партий. Впрочем, говоря о длительном процессе упроче­ния республиканского строя во Франции в XIX веке, В. И. Ленин даже подчеркнул решающую роль не столько буржуазии, сколько демократиче­ских масс, особенно пролетариата: «…Демократия Франции, с рабочим классом во главе, вопреки колебаниям, изменам, контрреволюционному настроению либеральной буржуазии, создала, после долгого ряда тяжелых «кампаний», тот политический строй, который упрочился с 1871-го года. В начале эпохи буржуазных революций либеральная французская бур­жуазия была монархической; в конце долгого периода буржуазных рево­люций — по мере увеличивающейся решительности и самостоятельности выступлений пролетариата и демократически буржуазных… элементов — французская буржуазия вся была переделана в республиканскую, пере­воспитана, переобучена, перерождена… Во Франции гегемонию раза этак четыре за все восьмидесятилетие буржуазных революций отвоевал себе пролетариат в разных сочетаниях с «левоблокистскими» элементами мел­кой буржуазии, и в результате буржуазия должна была создать такой политический строй, который более угоден ее антиподу»[4]. Этот замечательный образчик ленинского анализа роли народ­ных масс в истории, конечно, не исключает того, что буржуазная респуб­лика во Франции все-таки была аппаратом политического господства буржуазии, органом для подавления ее антипода—пролетариата и осталь­ных трудящихся.

Народ часто и вовсе не принимал непосредственного участия в изме­нениях политической надстройки. Но, как неопровержимо показано со­ветскими историками, переход в древнем Риме от республики к принци­пату и империи был вызван активизацией классовой борьбы, подъемом и расширением массовых движений[5], переросших затем в III веке в серьезный социальный кризис, на который рабовла­дельческий класс отвечал новым усилением императорской власти и «усо­вершенствованием» методов политического господства. В феодальную эпоху народные массы на определенном этапе в известной мере поддер­живали централизацию власти. Однако и это феодальное централизо­ванное государство было орудием подавления эксплуатируемых масс, приспособленным к новому уровню их жизни и борьбы, когда на основе роста экономических связей они стали все более сливаться в единую народность, а их антифеодальные выступления все чаще стали перели­ваться за локальные рамки.

Само право феодального общества в немалой мере представляет как бы негатив, обратный слепок с тех форм и приемов антифеодальной борьбы, до которых в данных исторических условиях доросли угнетенные в своей борьбе с угнетателями. Если, скажем, крестьяне широко прибега­ют к переселениям на окраины, в районы с несколько лучшими условиями и т. п., — развивается «прикрепление» крестьян, усиливается крепостное право. Но, с другой стороны, право отражает и завоевания народных масс: уступки, маневры господствующего класса.

Творчество народных масс и их духовное развитие также лишь кос­венно, опосредованно могли воздействовать на господствующую в классо­вых антагонистических обществах идеологию и культуру. Господствую­щие классы старались подчинить народ своей идеологии. Трудящиеся были лишены в антагонистических обществах образования, досуга, были отстранены от пользования многими благами накопленной культуры. Они могли развить в противовес господствовавшей культуре эксплуататоров лишь элементы своей народной идеологии и культуры, которые подавля­лись эксплуататорскими классами. Народ творил богатейшую устную литературу, полные глубокого общественного значения образы, выражал свою мудрость в пословицах, свой художественный вкус — в народном искусстве. «Народ, — писал А. М. Горький, — не только — сила, создаю­щая все материальные ценности, он — единственный и неиссякаемый источник ценностей духовных, первый по времени, красоте и гениальности творчества философ и поэт»[6].

Для того чтобы владеть сознанием масс, надо было считаться с его состоянием, с его развитием. Надо было учитывать мысли и чаяния, нравы и этику народа, если хотели его в чем-либо убеждать и уговари­вать. По словам Маркса, «умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа», они реагируют на то, что «глубоко в низах происходит брожение»[7]. В периоды своего вос­ходящего развития тот или иной господствующий класс выступал против отживающих сил от лица всего общества, вместе с народными массами. Когда буржуазия была прогрессивным классом, она использовала союз с народом для завоевания власти. Идеи ее идеологов и философов (на­пример, идеи французских просветителей XVIII века) не были корыстны­ми узкоклассовыми идеями: наиболее передовые из этих идей отнюдь не были рассчитаны на обман народа, они отражали объективную потреб­ность всего общества в уничтожении феодального строя; стихийная веко­вая ненависть народных масс к феодализму сыграла свою косвенную роль в выработке этих прогрессивных идей. Ранняя буржуазная культура была бы бессильна в борьбе с феодально-церковным мировоззрением без под­держки народных масс. Скульптуры на итальянских площадях эпохи Возрождения, оцениваемые «мнением народным», шекспировский театр с его народной аудиторией и т. д. — свидетельства огромного косвенного участия масс в создании передовой культуры того времени.

Напротив, в эпохи упадка и загнивания того или иного антагони­стического строя идеи господствующих классов отрываются от народной почвы. Они лишь для демагогии маскируются некоторыми положениями, близкими народу, чтобы подчинять народ идеологии господствующего класса.

Так, христианство возникло в качестве хотя и фальсифицированной, мистифицированной, но все же народной по своему происхождению идео­логии, идеологии рабов и бедноты, веривших, что «вечный Рим» должен наконец рухнуть, что их угнетателей ждет «страшный суд», что скоро явится вождь и спаситель, мессия, для уничтожения во главе праведни­ков несправедливого «земного царства», на смену которому придет цар­ство справедливости, «царство божие». Эта смутная, но широко владев­шая массами идея революционного характера была тонко искажена цер­ковью и веками использовалась в интересах охраны эксплуататорского «порядка»: наступление «последних времен», пришествие мессии откла­дывалось снова и снова, а пока церковь требовала терпеливо ждать, воз­держиваться от протеста и борьбы, спокойно сходить в могилы, ибо труб­ный глас поднимет и мертвых в день «страшного суда». Поколения за поколениями ждали, терпели, сносили. Но пробуждалось сомнение, рас­пространялись «ереси», возникали зачатки народной культуры, которые церковь тщетно клеймила как язычество. И на определенном этапе церкви приходилось, чтобы сохранить свое влияние, кое-что из этой кри­тики санкционировать, кое-что из этого «язычества» включать в свой культ. Бывали моменты, когда папство открыто патронировало художников-реалистов, светское искусство. Народ старался своим умом выпу­таться из догматической паутины, которой его оплели. Церковь отступа­ла, и вот уже католические философы и богословы XII—XIII веков отво­дят почетное место уму в обосновании и разъяснении догматов церкви, создавая такой бастион схоластической логики вокруг христианства, про­бить который необразованным «низам» было не под силу. Вся история христианства полна таких вынужденных шагов, частичного впитывания оппозиционных идей с тем, чтобы обезвредить их и укрепить свое влия­ние в массах. «Христианский социализм» представляет собою такого рода маневр и в отношении самой мощной из идей, овладевавших когда-либо массами, — идеи социализма. Однако попытки папства в XIX— XX веках представить себя борцом за нужды и интересы рабочего клас­са, за социализм, хотя и причинили известный вред рабочему движению, не могли остановить его развития. Церковь уже давно утратила свою монополию в духовной жизни общества.

В идеологию и культуру современной буржуазии тоже широко вклю­чены идейные «приводные ремни» к широким массам, то есть извращения и искажения тех идей, которые соответствуют нуждам масс, близки мас­сам, выстраданы ими. Даже фашизм маскируется под «социализм». Точно так же буржуазная идеалистическая философия принуждена ря­диться в защитницу «опытного знания», заявлять себя «реалистической», ибо враждебность поповщине, материалистические настроения слишком широко распространены в рабочем классе, среди трудовой интелли­генции.

Все эти беглые примеры приведены лишь с целью проиллюстрировать глубокое различие между прямой созидательной ролью народных масс при социализме и нередко опосредованной, нередко незаметной на пер­вый взгляд ролью народных масс в антагонистических классовых обще­ствах, где весь аппарат экономического, политического и культурного господства направлен против них.

Но эта качественная грань не должна помешать нам видеть разли­чие роли народных масс и в разных классовых антагонистических формациях.

III

Смена рабовладельческого, феодального и капиталистического обществ представляет отчетливую картину возрастания роли народных масс.

Чтобы понять эту закономерность, надо прежде всего вдуматься в то, что мы подразумеваем под народом, народными массами. Если не рас­крыть классовое содержание этих понятий, если понимать «народ» так, как понимали мелкобуржуазные историки-народолюбцы, вроде Мишле, «народ» окажется некой постоянной величиной. Это вообще «простые люди» в противоположность власть имущим. Это вообще «угнетенные», которым во все времена приписываются те же общие качества («народ справедлив» и т. п.). Даже у русских революционных демократов в от­дельных случаях налицо еще пережитки внеклассового понимания «на­рода». У буржуазных историков «народные массы», «народ» выступает не как классовая, а сплошь и рядом как этническая, расовая, националь­ная категория.

Марксизм-ленинизм понимает под народными массами трудящихся, непосредственных производителей материальных благ. Они с их произ­водственным опытом, с их трудовыми навыками составляют важнейший элемент производительных сил общества. На разных ступенях развития производства трудящиеся составляли разные исторически определенные классы в обществе. В классовом отношении народ никогда не был одно­родным, в нем всегда были разные социальные группы и прослойки, но ядром массы непосредственных производителей марксизм-ленинизм счи­тает в рабовладельческом обществе рабов, в феодальном — крепостных крестьян, в капиталистическом — наемных рабочих, пролетариев. В со­циалистическом обществе народ включает рабочий класс, крестьянство и интеллигенцию.

Стоит поставить в ряд раба, крепостного и пролетария, чтобы увидеть определенную последовательность в этих «трех формах порабощения» (Энгельс). Раба рабовладелец может продать, купить, убить, как скотину; крепостного феодал уже не может убить, но может продать и купить; пролетария капиталист не может ни убить, ни продать, ибо про­летарий свободен от личной зависимости, но, лишенный средств произ­водства, он вынужден продавать свою рабочую силу капиталисту, чтобы не умереть с голоду, вынужден нести ярмо эксплуатации. «Три формы порабощения» выступают как три последовательные стадии процесса за­мены личной зависимости работника производства экономической зависи­мостью, как ступени раскрепощения работников производства в целях повышения их заинтересованности в результатах своего труда. Речь идет не о чьей-либо субъективной цели. Само экономическое развитие обще­ства порождало эту потребность в раскрепощении непосредственных про­изводителей и открывало соответствующие возможности. Вместе с изме­нением орудий производства должны меняться и люди, приводящие в дви­жение и употребляющие эти орудия, должна возрастать не только их производственная квалификация, но и их заинтересованность в эффек­тивном использовании орудий. Введение новых, более производительных орудий рано или поздно требовало в ходе истории и новых стимулов к труду. Советские ученые, например, наглядно показали, что система рабского труда препятствовала распространению тяжелого плуга и свя­занной с ним интенсивной глубокой вспашки, тогда как система труда крестьян, имевших свое хозяйство и семью, напротив, быстро способство­вала его триумфальному шествию.

Производительность труда крепостного в феодальную эпоху в среднем в несколько раз выше производительности труда античного раба, а про­изводительность труда наемного рабочего при капитализме, особенно со времени промышленного переворота, во много раз выше производитель­ности труда крепостного. Этот рост производительности труда среднего работника производства выражает рост производительных сил общества и вместе с тем необходимо сопутствующее ему раскрепощение работни­ков производства от прямой личной зависимости, рост их собственной материальной заинтересованности в производительности труда.

От труда по принуждению, под палкой или плетью надсмотрщика, через труд, наполовину принудительный, наполовину стимулируемый ин­тересами собственного мелкого хозяйства, к труду рабочих, достаточно культурных для того, чтобы правильно обращаться с машинами, заинте­ресованных в максимальной выработке для пропитания себя и своей семьи, — таков путь развития труда в антагонистических формациях.

Но каждый новый этап в раскрепощении непосредственных произво­дителей, диктуемый развитием производства, означал тем самым и изме­нение правового положения трудящихся в обществе. Экономически они не выигрывали от смены форм порабощения, ибо эксплуатация остава­лась и даже возрастала, но с раскрепощением неизбежно расширялись и возможности борьбы эксплуатируемых масс против своих угнетателей. Так, прогрессивность феодального способа производства по сравнению с рабовладельческим выражалась, во-первых, в том, что он открывал боль­ше возможностей для развития производительных сил и прежде всего самих производителей, трудящихся, во-вторых, в том, что феодальное общество в целом открывало значительно более широкие возможности для классовой борьбы эксплуатируемых с эксплуататорами, чем это было в рабовладельческом обществе.

Капиталистический способ производства, в свою очередь, открывал новые огромные возможности развития производительных сил, включая не только машинную технику, но и самих трудящихся, пролетариев, и новые возможности для классовой борьбы эксплуатируемых с эксплуа­таторами, неизмеримо более широкие, чем это было в феодальном об­ществе.

Последовательное раскрепощение трудящихся — это изменение в ходе развития материального производства формы собственности на один из важнейших элементов производства: на работников производства и их рабочую силу. Производственные отношения рабовладельческого способа производства характеризуются полной собственностью на работника про­изводства (наряду с собственностью рабовладельца на средства произ­водства). Производственные отношения феодального способа производства характеризуются неполной собственностью на работника производства (наряду с собственностью феодала на землю, а работника производства — на орудия и личное хозяйство). Производственные отношения капитали­стического способа производства характеризуются отсутствием собствен­ности на работника производства; напротив, у него самого появляется собственность на свою рабочую силу (наряду с собственностью капита­листов на средства производства). Как и всякие изменения форм собствен­ности в истории, эти изменения отвечали развитию производительных сил, диктовались законом обязательного соответствия производственных отно­шений характеру производительных сил. Как и всякие изменения форм собственности в истории, эти изменения осуществлялись в борьбе. Отжи­вающие силы общества, заинтересованные в сохранении своей собствен­ности, никогда не отказываются от нее без борьбы. Основной обществен­ной силой, преодолевающей их сопротивление, были сами работники про­изводства, сами непосредственные производители. Сопротивление рабов рабовладельческому гнету подорвало и привело к гибели рабовладельче­скую форму собственности и весь рабовладельческий строй. Сопротивле­ние крепостных крестьян феодально-помещичьему гнету подорвало и при­вело к гибели феодально-крепостническую форму собственности и весь феодальный строй.

Именно объективные экономические законы определяли процесс рас­крепощения и тем самым возрастание возможностей активной борьбы трудящихся масс при рабовладельческом, феодальном и капиталистиче­ском способах производства.

В основе этого процесса лежал рост производительных сил. Но сте­пень заинтересованности трудящихся в результате труда, в свою очередь, отражалась на росте производительных сил. Раб был заинтересован ско­рее в поломке орудий, чем в их улучшении. Крестьянин или ремесленник при феодализме берег свое орудие, свой инструмент, подчас вносил в него и в приемы работы мелкие улучшения, которые, постоянно накапливаясь, вызывали медленное, но неуклонное повышение уровня производитель­ных сил. Наемный рабочий при капитализме заинтересован в росте своего производственного мастерства. Маркс отмечал, что, конечно, мюли, паро­вые машины и т. д. появились раньше, чем рабочие, специальностью ко­торых является производство с помощью мюлей, паровых и других машин, «но изобретения Вокансона, Аркрайта, Уатта и т. д. могли получить осу­ществление только благодаря тому, что эти изобретатели нашли значи­тельное количество искусных механических рабочих, уже подготовленных мануфактурным периодом»[8]. В условиях машин­ного капиталистического производства роль рабочего класса в техниче­ском прогрессе также хоть и невидима, но очень велика; улучшения приемов работы на станке и у машины, применяемые рабочими, накапли­ваясь, создают предпосылки для новых конструкций; ни одна новая машина не могла бы быть применена, если бы уже не имелось налицо рабочих, достаточно технически подготовленных, чтобы понять ее и пра­вильно обращаться с ней, чтобы эффективно при ней работать. Из рядов рабочего класса вышли низшие кадры технической интеллигенции — мастера, многие талантливые изобретатели.

Вместе с раскрепощением непосредственных производителей возра­стала возможность активного отстаивания ими своих экономических ин­тересов. Раб почти не мог повседневно бороться с непосильной эксплуа­тацией, она обрекала его на смерть. Крепостной уже оформляет свои отношения с феодалами договорами, соглашениями; он добивается, чтобы его повинности были фиксированы, а не менялись по произволу господ, как при рабстве. «То обстоятельство, — писал Энгельс, — что с конца VIII и начала IX века повинности несвободных, и в том числе даже поселенцев-рабов, все больше устанавливаются в определенных, не подлежащих повышению размерах и что Карл Великий предписывает это в своих капитуляриях, было, очевидно, результатом угрожающего поведения этих несвободных масс»[9]. Постоянная, на­стойчивая защита голодного прожиточного минимума своей семьи, защита своего нищенского хозяйства от полного разорения феодалами составляет характерную черту истории средневекового крестьянства.

Значительно более широкий и боевой характер носит борьба наемных рабочих за свои экономические интересы, против капиталистов. Она на­чинается на рынке, где рабочий и капиталист встречаются как независи­мые продавец и покупатель. Капиталист стремится купить рабочую силу ниже ее стоимости, отнять или ущемить право рабочего на расторжение договора, ограничить его личную свободу. Рабочие отвечают эмиграцией, стачками, забастовками. Ожесточенная экономическая, а вместе с тем и политическая борьба сопровождает всю историю рабочего класса. Вне этой борьбы немыслимо само его существование. Развиваясь, она перерастает в борьбу за низвержение капиталистического строя, за социализм.

Активное воздействие народных масс на политическую жизнь обще­ства опять-таки возрастало с изменением экономических условий. За редкими исключениями освободительные движения рабов не ставили своей задачей захват власти, изменение политической организации общества. История средних веков знает уже немало попыток захвата власти вос­ставшими крестьянами и крестьянских проектов реформ государственного устройства. Обычно это смутные идеи о возможности наполнить старую форму новым содержанием, мечты о «мужицком царе», о «крестьянской монархии». Практическая борьба за власть завершалась, разумеется, поражениями, разгромами восставших. История, правда, может отме­тить несколько фактов победы (в Китае, Норвегии, Швейцарии), но дело кончалось либо сменой династии при сохранении всех прежних порядков, либо просто замедлением темпов феодального развития. Наконец, при ка­питализме классовая борьба все больше приобретает характер борьбы политической, затрагивает вопрос о власти, выступает в форме борьбы политических партий. От борьбы за избирательные реформы и рес­публиканские конституционные права рабочий класс поднимается до борьбы за слом буржуазной государственной машины, за установление подлинной демократии —демократии трудящихся, — за диктатуру пролетариата.

Со сменой антагонистических общественных формаций возрастала и способность трудящихся создавать элементы своей идеологии и культуры, противостоящей идеологии и культуре господствующих классов. Рабы, руками которых создана вся богатая материальная культура античного общества, отразившая их мастерство, не оставили памятников своей осо­бой культуры. Их идеологическим продуктом можно считать только крат­кие страницы в истории раннего христианства. Элементы народной куль­туры в феодальную эпоху значительно обширнее. Непосредственные про­изводители здесь не только создавали произведения искусства по потреб­ности господ, но и творили свою устную литературу, свою музыку, свои художественные образы, свои религиозные идеи — «ереси». Однако все это нельзя даже отдаленно сопоставить с той способностью освободиться от духовного гнета эксплуататоров, противопоставить их культуре и идео­логии свою собственную, которую проявил пролетариат. Развитие социа­листических учений и критики капиталистического строя сопутствовало развитию пролетариата. Зрелость пролетариата совпала с возникновением теории научного коммунизма Маркса — Энгельса. Вооруженный этим все­побеждающим учением и оказавшийся тем самым на голову выше своего угнетателя — буржуазии, — пролетариат смог осознать свою историче­скую миссию: уничтожение капитализма и всякой эксплуатации, созда­ние коммунистического общества, смог осознать реальные пути и сред­ства осуществления этой задачи.

IV

Такова в кратчайших чертах картина возрастания роли народных масс в классовых антагонистических формациях. Вначале полная скован­ность трудящегося, работа лишь по чужой воле, минимальные возмож­ности сопротивления угнетателям; затем все более широкое участие воли и активного мышления трудящегося в трудовом процессе, широкие воз­можности борьбы с угнетателями, борьбы, завершающейся победой рево­люции трудящихся и эксплуатируемых масс во главе с пролетариатом и уничтожением всякой эксплуатации.

Не останавливаясь в этой статье подробно на первобытно-общинной формации, отметим лишь ненаучность все еще встречающейся слащавой идеализации положения человека, преувеличения возможности трудовой инициативы в ту эпоху. Из того факта, что при первобытно-общинном строе не было эксплуатации, не было классов, отнюдь не следует, что творческой активности и инициативе человека был открыт простор. Если Маркс говорил об «идиотизме сельской жизни» в сравнении с капита­листическим индустриальным городом, то в отношении первобытно-общин­ного строя эти слова приобретают еще большую справедливость. Мертвя­щая скованность индивида родовой общиной, обособление этих общин и племен друг от друга, деспотизм традиций, обычаев, суеверий — все это помогает объяснить, почему нередко поколения за поколениями сменя­лись тогда без видимых изменений в производительных силах и во всем строе жизни. Установление рабовладельческого строя было не «грехо­падением» человечества, а единственно тогда возможным, хотя и мучи­тельным путем прогресса человечества. Вырванные из своих родов и се­мей, насильственно лишенные необходимости кормить своих нетрудоспо­собных сородичей, отсеченные от своих племенных культов и обрядов, строители дольменов и кромлехов превращались в строителей пирамид и храмов, акведуков и цирков.

Ускорение темпов исторического развития отражало возрастание ро­ли народных масс. Первобытно-общинный строй, даже если считать с верхнего палеолита, господствовал три — четыре десятка тысяч лет; рабо­владельческая эпоха длилась около пяти тысяч лет; феодальная — уже одну — две тысячи лет, тогда как капиталистическая — всего несколько сот лет. Динамичность истории еще резче возрастает после ликвидации капиталистического способа производства: темп развития производства при социализме, как известно, значительно выше, чем во времена даже самого бурного развития «свободного» капитализма XIX века, не говоря уже о падающих темпах развития производства в эпоху загнивания ка­питализма.

Производственные отношения социализма и коммунизма открывают безграничные перспективы дальнейшего роста производства. Здесь не действует закон перехода от старого качества к новому путем взрыва, обязательный для общества, разделенного на враждебные классы. В антагонистических формациях прогрессивные изменения достигались не иначе, как путем классовой борьбы. Без революционной активности масс, говорил Ленин, нигде на свете не достигалось ничего серьезного в прогрессе человечества. И обратно, всякое поражение народных дви­жений означало в истории реакцию, замедление темпов развития или даже регресс. Энгельс убедительно показал это на примере истории Гер­мании, вскрыв пагубные последствия для развития германского общества и государства поражения крестьянства в Великой крестьянской войне 1525 года и завершающего его разгрома позже, во время Тридцатилет­ней войны. Германия оказалась на два столетия отброшенной из рядов передовых государств Европы.

Историку приходится учитывать не только высшие и открытые формы классовой борьбы — восстания, — но и разнообразные скрытые ее формы. Борьба начиналась задолго до гибели данного эксплуататорского способа производства; она порождалась самим его антагонистическим характе­ром, отделением непосредственных производителей от средств производ­ства, эксплуатацией, угнетением. Так, при феодализме крестьяне сопро­тивлялись феодальной эксплуатации и «легальными» средствами, оспари­вая различные притязания и «права» земельных собственников, и путем уходов с их земли, переездов в новые места, переселений в города в каче­стве ремесленников и, наконец, путем вооруженной борьбы, начиная с индивидуальных расправ и «разбоя» и кончая массовыми восстаниями. В ходе этой борьбы крестьянам не только удавалось ограничивать и фиксировать размеры феодальной ренты, но «неполная собственность феодала на работника производства» бывала иногда расшатана (напри­мер, в Англии, во Франции) еще за несколько веков до окончательного крушения феодального строя. Так же и распространение вольноотпущенничества задолго предшествовало крушению рабовладельческого Рима.

Великие революционные перевороты, отделяющие одну обществен­ную формацию от другой, были высшими, кульминационными момента­ми этой борьбы эксплуатируемых масс. Революции никогда в истории не вспыхивали сразу, им всегда предшествовал длительный период сравни­тельно слабых зачатков революции, революционных движений, как говорил В. И. Ленин, «начала революции», не доводившегося до победы[10]. Сломить отживающие классы, ожесточенно сопротивлявшиеся действию экономического закона обязательного соот­ветствия производственных отношений характеру производительных сил, могла только непреоборимая сила широчайших народных масс, миллио­нов трудящихся, когда они поднимаются на борьбу одновременно. «Если весь народ вздохнет, будет буря»,— гласит китайская пословица. Когда складывались объективные условия для победы революции, перед разру­шительной и созидательной активностью масс открывался широчайший простор. «Никогда масса народа не способна выступать таким активным творцом новых общественных порядков, как во время революции,— писал В. И. Ленин.— В такие времена народ способен на чудеса…»[11].

Древний Рим был разрушен натиском масс изнутри и извне, длив­шимся с неутихающей силой два — три столетия. Восстания рабов и ко­лонов сливались с ударами, наносимыми теми племенами, из недр кото­рых Рим веками черпал рабов. Их, в свою очередь, приводили в движе­ние перемещения других племен, придававшие всей этой эпохе «велико­го переселения народов» характер движения неисчислимых масс людей. Крушение Рима было важнейшим звеном ликвидации в Западной Европе рабовладельческих производственных отношений, ставших тормозом, око­вами для дальнейшего развития производительных сил.

Ликвидация феодализма была осуществлена в буржуазных и буржу­азно-демократических революциях XVI—XIX веков. Крестьянство и пле­бейские элементы городов, молодой рабочий класс были решающей боевой силой этих революций, разрушавшей феодально-абсолютистский строй, хотя во главе движения стояла либеральная буржуазия, присваивавшая плоды борьбы и побед.

В этих революционных переворотах при переходе от рабовладельче­ского строя к феодальному и от феодального к капиталистическому массы трудящихся выполняли главным образом задачу разрушения старого спо­соба эксплуатации. Но на смену ему приходило не освобождение от экс­плуатации, а установление новыми «верхами» нового способа эксплуата­ции «низов». Частичное раскрепощение непосредственных производите­лей, устранение полной и неполной собственности на них, не означало уничтожения эксплуатации, ибо оставалась частная собственность на дру­гой важнейший элемент производительных сил — на орудия и средства производства. Присвоение средств производства господствовавшими клас­сами означало лишение непосредственных производителей этих средств производства. Менялись эксплуататоры, менялись способы эксплуатации, но эксплуатация оставалась.

Значит ли это, что «верхи» творили новый общественный строй по своему произволу и желанию? Такой взгляд является субъективистским и волюнтаристским. Классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что во всей прошлой истории люди, как правило, достигали не тех результатов, к которым стремились. «Взгляд, согласно которому идеями и представ­лениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей историей, в которой до сих пор всегда достигалось нечто иное, чем то, чего желали, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположное»,— писал Энгельс[12].

Мнение, будто в прошлом общество было таким, каким его хотели сделать господствующие классы, совершенно несостоятельно. Напротив, общественные условия «воспитывали» их. Европейские феодалы, явившись в качестве конквистадоров в Центральную и Южную Америку, где еще только формировалось рабовладение, превращались в рабовладельцев. Русские капиталисты-мануфактуристы в XVIII—XIX веках, находя воз­можность эксплуатировать крепостной труд, превращались в крепостни­ков. Во всей истории капитализма мы видим многочисленные примеры того, что капиталисты весьма охотно вырождались в рабовладельцев при соответствующих условиях. Алчность эксплуататоров влекла их к низ­шим, пройденным формам эксплуатации, если окружающие обществен­ные условия не противодействовали этому.

В. И. Ленин писал: «Только изучение совокупности стремлений всех членов данного общества или группы обществ способно привести к науч­ному определению результата этих стремлений. А источником противоре­чивых стремлений является различие в положении и условии жизни тех классов, на которые каждое общество распадается»[13]. Господствующий класс всегда стремился к неограниченной эксплуатации, а угнетенный класс всегда стремился к возможно полнейшему освобож­дению от эксплуатации.Но объективные условия жизни общества, сте­пень развития производительных сил определяли «равнодействующую» этих стремлений: требовали от господствующего класса практиковать в средние века и новое время более смягченные формы эксплуатации, чем неограниченное рабство, а для трудящихся делали невозможным осво­бождение от эксплуатации, пока не созрели материальные предпосылки для социализма.

Объективная необходимость, на которую наталкивалось стремление каждого из классов, была олицетворена в антагонистическом ему классе. Производительные силы заявляли о себе каждому из них через посред­ство противоположного класса. Трудящиеся еще не могли отнять у экс­плуататоров собственность на средства производства. Но эксплуататоры уже не могли отнять у трудящихся раз завоеванную ими степень раскре­пощения, их формирующуюся собственность на свою рабочую силу.

Смена открытого рабства крепостным рабством, а последнего — наем­ным рабством не была безразлична для трудящихся. Они не были заин­тересованы в новых производственных отношениях, поскольку эксплуата­ция оставалась, но они были заинтересованы в той их стороне, которая являлась отрицанием старых отношений. После того как народные массы сыграли роль основной разрушительной силы при переходе от рабовла­дельческого строя к феодальному, они на протяжении всей феодальной эпохи повседневно оберегали, отстаивали от реакции это великое завое­вание — отмену открытого рабства. Новые права, которые они, таким образом, защищали и утверждали, в то же время открывали перед ними такие возможности классовой борьбы против своих эксплуататоров — феодалов, какими и отдаленно не располагали рабы в борьбе против рабо­владельцев. Точно так же рабочий класс на протяжении всей капитали­стической эпохи отстаивает против реакции прогрессивные завоевания буржуазной революции. Рабочий класс принуждает буржуазию претво­рять в жизнь провозглашенные ею антифеодальные и антикрепостниче­ские лозунги, последовательнее осуществлять буржуазную демократию. Он пользуется этими принципами и правами в интересах собственной классовой борьбы против буржуазии. Когда буржуазия окончательно переходит в лагерь реакции, рабочий класс поднимает выброшенные ею за борт знамена демократических и национальных свобод, сплачивая во­круг себя всех трудящихся.

На известной ступени развития антагонистической общественной фор­мации зарождается необходимость новой революции. Угнетенные, экс­плуатируемые массы, враждебные существующим производственным от­ношениям, расшатывают, подрывают их в классовой борьбе с эксплуата­торами за свои насущные интересы. Чем больше налицо объективных условий революции, тем шире размах массового движения, тем выше его уровень. Так, классовая борьба пролетариата началась вместе с зарож­дением капитализма. Уже на мануфактурной стадии она выступала в очень многообразных формах, включая стачки, забастовки, «бунты», политические выступления, восстания. Но она не была тогда борьбой за свержение капитализма. И лишь по мере того как производственные от­ношения капитализма становятся оковами для дальнейшего развития производительных сил и создаются объективные материальные условия для перехода от капитализма к социализму, классовая борьба рабочих всех передовых стран становится сознательной, организованной, интерна­циональной борьбой за свержение капитализма, за установление дикта­туры пролетариата.

Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новую эру в истории человечества. Она уничтожила в нашей стране частную собственность на средства производства. Этот революционный переворот неизмеримо глубже и важнее предшествовавших переворотов, не затра­гивавших монопольной собственности эксплуататоров на важнейшие сред­ства производства. Уничтожая всякую эксплуатацию человека человеком, социалистическая революция далеко оставила за собой все прошлые революции по широте и активности участвовавших в ней трудящихся масс. Она блестяще подтвердила предвидение Маркса, что «вместе с основательностью исторического действия будет …расти и объем массы, делом которой оно является»[14].

В. И. Ленин считал эту мысль одним из самых важных положений исторического материализма. В ней подведен итог прошлой человеческой истории и содержится прогноз будущего.

V

Все экономические сдвиги осуществлялись в истории не фатально, а благодаря деятельности людей. Чем глубже, основательнее были социальные сдвиги, тем большие массы людей были в них заинтересова­ны, то есть искали или находили в них улучшение своего положения, и опять-таки, чем шире масса людей, сплачивающихся для общего дей­ствия, тем глубже, основательнее осуществляется сдвиг в общественном развитии.

Одновременность, единство действий масс являлись всегда важней­шим фактором их эффективности. Этот фактор сам зависел от объектив­ных и субъективных условий. Объективная основа творческой роли на­родных масс на разных ступенях истории — это не только способ произ­водства, а вся совокупность экономических, политических и культурных условий. Но успех всякого действия масс зависел и от свойств тех вождей, предводителей, партий, которые руководили массами. Игнорировать эту субъективную сторону значило бы оторваться от конкретных историче­ских фактов и витать в облаках, оказаться в плену анархистской идеали­зации стихийности. Марксизм-ленинизм не третирует высокомерно сти­хийности массового движения. «…Стихийность движения,— писал В. И. Ленин,— есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости»[15]. Но марксизм-ленинизм в про­тивоположность анархизму учит, что стихийное движение обречено оста­ваться разрозненным и терпеть поражение, если его не организовать, не сделать сознательным, подлинно революционным.

Значение субъективного фактора — роли руководителей, роли ре­волюционной партии — демонстрирует вся история народных, мас­совых движений. Неисчислимое множество раз восстававшие рабы в древности, крепостные в средние века оказывались, по выражению В. И. Ленина, «пешками в руках господствующих классов». Будучи вели­чайшей прогрессивной исторической силой, народные массы становились иногда даже орудием реакции, если руководство ими оказывалось в руках реакционных общественных элементов. Феодалы умели иногда исполь­зовать в своих интересах стихию крестьянского движения. И рабочий класс, являющийся по своему объективному положению великой пе­редовой силой, может временно оказаться в определенных условиях орудием реакции, когда путем обмана руководство им захватывает реакционная партия, например, фашистская партия, как было в Германии при Гитлере.

Однако самые лучшие вожди и руководители не могут привести народные массы к победе, если для нее нет объективных условий. В истории революций прошлых эпох, писал В. И. Ленин, «бывали краткосрочные диктатуры трудящихся…, но не бывало упроченной власти трудящихся; все в короткое время скатывалось назад»[16]. Только когда сложились объективные условия для слома капитализма, победила социалистическая революция. Определяющая роль принадлежит объектив­ным экономическим законам общественного развития.

Руководящей и направляющей силой в социалистической революции и в социалистическом преобразовании нашей страны была Коммунисти­ческая партия. Она с успехом осуществила эту величайшую историческую задачу потому, что руководствовалась наукой об объективных законах развития общества, правильно оценивала объективные условия, знала потребности и нужды масс, неизменно опиралась на их энергию, учитыва­ла их революционную инициативу. Сила Коммунистической партии в ее неразрывной, кровной связи с рабочим классом и всеми трудящимися, в ее умении учиться у масс и быть их учителем и вождем. Мудрое руковод­ство Коммунистической партии — решающее условие, обеспечившее орга­низованность, единство действий широчайших масс советского народа на всех этапах его славной истории.

Никогда во всей прошлой истории творческая активность народных масс не достигала такого размаха, такого неуклонного подъема и нара­стания. Та величайшая творческая активность масс, которая в прошлом прорывалась в полную силу и «творила чудеса» только в короткие перио­ды революций, стала правилом, нормой общественной жизни в условиях социализма. Это заставляет вспомнить замечательные слова В. И. Ленина: «Наиболее нормальным порядком в истории является порядок револю­ции», то есть ничем не скованная творческая самодеятельность масс, неограниченный простор для их созидательной активности, устремленной к единой цели, руководимой единым планом.

В краткой ленинской формуле, что коммунизм должен стать доступ­ным рабочим массам, как собственное дело, выражена роль трудящихся масс в строительстве коммунизма. Десятки миллионов людей сознательно, активно, с огромным творческим подъемом созидают новый обществен­ный строй, борются за хозяйственные и культурные успехи. Без активно­го участия всего народа неосуществимо повышение производительности труда в промышленности и сельском хозяйстве, которая является глав­ным показателем превосходства социалистической системы над капита­листической, труда свободного, сознательного над трудом подневольным. Положения В. И. Ленина и И. В. Сталина о социалистическом соревно­вании как могучем факторе создания новой жизни, о гармоничном соче­тании личной материальной заинтересованности с общественными интере­сами подтверждены всем ходом строительства социализма в СССР, в Ки­тайской Народной Республике, в европейских странах народной демократии.

В социалистическом обществе новаторство впервые в истории стало не исключением, не «чрезвычайным происшествием», а нормой работы все более широких слоев трудящихся. Критика снизу, рационализаторство, стахановское движение и изобретательство, так же как и массовая худо­жественная самодеятельность, — все это разнообразные проявления новаторства и творческого дерзания. Партия заботливо поддерживает все новое в труде рабочих, колхозников, интеллигенции, принимает меры к распространению передового опыта новаторов, к внедрению новейших достижений науки и техники. Бюрократизм, косность, консерватизм явля­ются серьезной помехой на пути растущего, ежедневно возникающего нового. Партия ведет упорную борьбу с этой помехой, опираясь на носи­телей нового, нарождающегося — на широчайшие массы рабочих, колхоз­ного крестьянства, интеллигенции.

Новаторство одолевает рутину, не дает ей сковать себя. Этот замеча­тельный закон нашей жизни свидетельствует о том, что открыт широкий простор и для дальнейшего возрастания творческой роли народных масс в истории — при переходе от социализма к коммунизму, в строительстве коммунистического общества, при коммунизме.

[1] В.И.Ленин. Соч. Т. 13, стр. 21—22

[2] В.И.Ленин. Соч. Т. 29, стр. 387

[3] см. М. М. Смирин «Роль народных масс на заре борьбы за государственное единство Германии (XV—XVI вв.)». Журнал «Вопросы истории» № 1 за 1954 год.

[4] В.И.Ленин. Соч. Т. 17, стр. 368

[5] см. А. В. Мишулин «Спартаковское восстание», Н. А. Машкин «Принципат Августа».

[6] «Литературно-критические статьи», стр. 26. 1937. См. также выступление А. М. Горького на I съезде советских писателей.

[7] К.Маркс. «Избранные письма», стр. 256. 1948

[8] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XVII, стр. 420

[9] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XVI, ч. 1-я, стр. 412

[10] В.И.Ленин. Соч. Т. 21, стр. 412—413

[11] В.И.Ленин. Соч. Т. 9, стр. 93

[12] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 364

[13] В.И.Ленин. Соч. Т. 21, стр. 41

[14] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. Ill, стр. 105

[15] В.И.Ленин. Соч. Т. 26, стр. 12

[16] В.И.Ленин. Соч. Т. 32, стр. 257

https://stalinline.ru/2021/01/08/%d0%b2%d0%be%d0%b7%d1%80%d0%b0%d1%81%d1%82%d0%b0%d0%bd%d0%b8%d0%b5-%d1%80%d0%be%d0%bb%d0%b8-%d0%bd%d0%b0%d1%80%d0%be%d0%b4%d0%bd%d1%8b%d1%85-%d0%bc%d0%b0%d1%81%d1%81-%d0%b2-%d0%b8%d1%81%d1%82%d0%be/